– Больна? – глядя на Женю, с акцентом спросил Валид. Сам же и ответил: – Больна... Умалат не виноват. Твой камандыр виноват. Вайнах не любишь. А вайнах свой работа делает. А твой камандыр тебя вайнаху продал. И тыбя продал, – ткнул он пальцем на Достова. И на Мальцова показал: – Тыбя тожи продал... Эльцын вас продал. Масква продал. Всэ продал... А вайнах свой работа делает. Нэ надо думат, что вайнах плахой...

Со стороны могло показаться, будто Валид оправдывается перед ними. Но это было не так. Он объяснял, что не чеченцев им нужно винить в своих бедах, а своих командиров и больших начальников, которые сначала бросили их в Чечню, а потом сами же продали в рабство. Президента нужно винить и правительство за то, что жизнь русского солдата эквивалентна центнеру пушечного мяса. Пропал боец, ну и черт с ним, нового призовем... Женя почему-то был уверен, что никто не станет искать их группу. А если и будут, то в России – как дезертиров. Можно было не сомневаться, что Шажков выставит их как преступников, самовольно оставивших расположение части, да еще и с оружием.

Валид имел грозный, если не сказать устрашающий, вид. Но в отличие от Умалата и не думал издеваться над пленными. Не было в нем злости. Хотя и добрым его никак не назовешь. Спокойный и рассудительный работорговец. Русские солдаты были для него самым обычным товаром, который требовалось перепродать. Ничего личного. Умалат же был самым настоящим отморозком. Но Валид сдерживал его. И человеколюбие здесь вовсе ни при чем. «Хаджи-Мурат» не хотел портить товарный вид подготовленных к продаже рабов.

Покупатели появились к обеду. Четыре бородатых чечена на стареньком, хорошо побитом временем и дорогами джипе. Осмотрели товар, расплатились с Валидом.

– Ну вот и все, спета ваша песенка, шакалы позорные! – не удержался от злорадства Умалат. – Не видать вам дома. Смертники вы!.. Ну вот мы и в расчете!

Женю запихнули на заднее сиденье машины, рядом умостили Мальцова и Достова. Два чеченца впереди, двое сзади. Из таких клещей при всем желании не вырвешься, тем более со связанными руками и ногами. И еще глаза пластырем заклеили. Чтобы пленники дорогу не запомнили. И рты на тот же замок закрыли.

Первое время машина шла по равнинной местности, затем пошли горные подъемы... Была уже ночь, когда пленников доставили на место. Как баранов сбросили на землю, а затем пинками загнали в зиндан. Там с них срезали путы. И чтобы жизнь медом не казалась, каждого прокатили ногами по глиняному полу. Наконец дверь закрылась.

– Во попали, – прохрипел в темноте Достов.

– Свежачка привезли, – послышался чей-то незнакомый голос.

– Ага, баранинку, – с горькой насмешкой отозвался кто-то.

В зиндане было темно. Но постепенно глаза привыкли к темноте. И голоса... Женя определил, что здесь томится не менее десятка таких же пленников.

– Где мы? Может, кто скажет? – надрывно спросил Паша.

– В аду! – ответил ему человек, лежавший на охапке соломы в шаге от Жени.

Худой, изможденный, вроде бы форма военная на нем, вернее, лохмотья, которые от нее остались.

– Вы тоже бесперспективные? – прозвучал вопрос из дальнего угла.

– Как это бесперспективные? – не понял Мальцов.

– Ну, за кого выкуп заплатить не могут.

– Да нет, у нас даже не спрашивали. Нас командир наш чеченам продал.

– Да, есть такие суки, стрелять их некому... Если командир продал, это глухо. Он же не хочет, чтобы вы вернулись. Вот и продал вас так, чтобы вы сгинули. Смертники мы. И вы смертники...

Второй раз прозвучало это слово.

– Почему смертники? – холодея, спросил Женя.

– А потому что чеченцы нас отсюда живыми не выпустят. К войне они готовятся. Правительство снова войну развяжет. Деньги-то нужно отмывать. А война – это укрепрайоны – траншеи, дзоты, доты, блиндажи. Вот эти укрепрайоны мы и строим. Сами должны понимать, объекты, в общем-то, секретные...

В армию Женю взяли без всякого секретного допуска. Но у чеченцев свой допуск. И, по всей видимости, завтра же они его и выпишут. Заставят рыть окопы и блиндажи. А когда объект будет закончен, начнется обеспечение режима секретности. Это очень просто. Всех фортификаторов к стенке. И все секреты в братскую могилу...

Теперь Женя понял, почему Умалат назвал его смертником. Потому что вызволить его из рабства могла только смерть. И самое страшное, что никто из родных не узнает, где похоронят его. Все будут считать его дезертиром. И ждать, когда он объявится, чтобы сдаться на милость закона. И Варвара будет ждать его, когда выйдет на свободу. Напрасно будет ждать... Как бы передать ей записку, чтобы не ждала, чтобы искала свое место в жизни без оглядки на него...

Белый «Ауди» на скорости выскочил из-за поворота. Знак «Уступи дорогу» не для него. Прет, как танк. Но и Роза не собирается тормозить. Еще чего!.. Визг тормозов, удар в правое заднее крыло. Приехали!

Из «Ауди» выскочил мужик лет тридцати. Весь на понтах, пальцы веером, пена из ушей... Ну да, он же крутой – у него почти что новый «Ауди». А у Розы самая обыкновенная «девятка». Наследство «любимой» учительницы. Сумасшедший дом! Муж – крутой авторитет, в Москве у него ночной клуб на миллионы долларов, сам тачки чуть ли не каждый день меняет. А жена на паршивой «девятке» ездит. Да, он ей «десятку» обещал купить. Шило на мыло. Обидно.

– Ты чо делаешь, коза? – заорал на Розу доморощенный крутыш.

В ответ она показала ему средний палец правой руки. На «фак» его послала.

Мужик взбеленился.

– Ну, сука!

Он попытался вытащить Розу из машины, но та успела заблокировать двери. Тогда он поднял с земли камень, чтобы выбить им стекло. Хотел выбить, но не успел. Неожиданно появившийся Гульков схватил его за грудки и мощно боднул головой в переносицу.

– Ты чо, урод, ты на кого лапу поднял?

Мужик был близок к обмороку. Но Эдик не унимался. Схватил его за шкирку, разогнал и головой приложил к железобетонному столбу. По всем мыслимым законам мужик должен был выключиться. Но нет, лежит с открытыми глазами, с ужасом смотрит на подошедшую Розу. Вся морда в крови. Но ей нисколько не жаль терпилу. За что боролся, на то и напоролся.

– Как же так? – насмешливо спросила она. – Мужик ты невъезжающий. А в бок мне въехал, а?

– Я... Так получилось... – промямлил он. – Извините...

– Эдик, как думаешь, во сколько ущерб оценить можно? – взглядом показала она на помятую «девятку».

– Да штуки три зеленью, как минимум... Слышишь, мужик, три штуки с тебя!

Мужик не слышал. Пришлось Эдику прочистить ему уши. Процедура эта заключалась в одном-единственном, но очень болезненном ударе в живот.